(1) О, какая странная была эта ночь! (2)Был уж очень поздний, может быть, предрассветный час. (3)Пока мы пели, пили, говорили друг другу вздор и смеялись, здесь, в этом чуждом нам мире неба, тумана и моря, взошла кроткая, одинокая и всегда печальная луна, и воцарилась глубокая полночь, совершенно такая же, как пять-десять тысяч лет тому назад. (4)Туман тесно стоял вокруг, и было жутко глядеть на него. (5)Среди тумана, озаряя круглую прогалину для парохода, вставало нечто подобное светлому мистическому видению: желтый месяц поздней ночи, опускаясь на юг, замер на бледной завесе мглы и, как живой, глядел из огромного, широко раскинутого кольца. (6)И что-то апокалипсическое было в этом круге, что-то неземное, полное молчаливой тайны стояло в гробовой тишине. (7)Месяц удивительно близок был на этот раз к земле и прямо смотрел мне в лицо с грустным и бесстрастным выражением.

(8)Медленно поднялся я на последние ступеньки трапа и прислонился к его перилам. (9)Подо мной был весь пароход. (10)По выпуклым деревянным мосткам и палубам тускло блестели кое-где продольные полоски воды – следы тумана. (11)От перил, канатов и скамеек, как паутина, падали легкие дымчатые тени. (12)В середине парохода, в трубе и машине, чувствовалась колоссальная и надежная тяжесть, в мачтах – высота и зыбкость. (13)Но весь пароход все-таки представлялся легко и стройно выросшим кораблем-привидением, оцепеневшим на этой бледно освещенной прогалине среди тумана. (14)Таинственно и совершенно беззвучно колеблясь, вода уходила в легкую дымку под месяц и поблескивала в ней, словно там появлялись и исчезали золотые змейки. (15)А когда я смотрел кверху, мне опять чудилось, что этот месяц – бледный образ какого-то мистического видения, что эта тишина – тайна, часть того, что за пределами познаваемого...

(16)Околдованный тишиной ночи, тишиной, подобной которой никогда не бывает на земле, я отдавался в ее полную власть. (17)На мгновение мне почудилось, что в невыразимой дали где-то прокричал петух... (18)Если бы в этот час выплыла на месяц наяда, я не удивился бы... (19)Не удивился бы, если бы утопленница вышла из воды и, бледная от месяца, села в лодку, спущенную около окон пассажирских кают...

(20)И невыразимое спокойствие великой и безнадежной печали овладело мною. (21)Думал я о всех живших на этой земле, о людях древности, которых всех видел этот месяц и которые, верно, казались ему всегда настолько маленькими и похожими друг на друга, что он даже не замечал их исчезновения с земли. (22)Но теперь и они были чужды мне: я не испытывал моего постоянного и страстного стремления пережить все их жизни, слиться со всеми, которые когда-то жили, любили, страдали, радовались и прошли и бесследно скрылись во тьме времен и веков. (23)Одно я знал без всяких колебаний и сомнений, – это то, что есть что-то высшее даже по сравнению с глубочайшею земною древностью...

(24)Утром, когда я открыл глаза и почувствовал, что пароход идет полным ходом и что в открытый люк тянет теплый, легкий ветерок с прибрежий, я вскочил с койки, снова полный бессознательной радости жизни. (25)И ночь, и туман, казалось мне, были только затем, чтобы я еще более любил и ценил утро. (26)А утро было ласковое и солнечное, ясное бирюзовое небо весны сияло над пароходом, и вода легко, проворно бежала и плескалась вдоль его бортов.

 (По И. Бунину)